Подарок для Rustor

[shinwoo]

Название: Вспомнить Потерять Забыть Вернуть
Автор: На-самом-деле-Гость
Бета: Никто не помог
Рейтинг: PG-13
Жанр: Недоангст, недоюмор, недоромантика
Пейринг: Франкенштейн/М-21
Дисклаймер: Мир и герои принадлежат авторам Son Jae Ho и Lee Gwang Su, слова принадлежат русскому языку, смесь принадлежит Rustor.


Франкенштейн протёр глаза и вновь уставился в монитор. Уже далеко перевалило за полночь, а он всё вглядывался в экранные строчки, всё пытался найти несуществующую ошибку. Возможно, он просто не хотел идти сегодня спать – в пустую комнату, в пустую постель. Как он ни гнал их от себя, картины дневного эксперимента предстали перед его внутренним взором: Такео покончил со своей порцией раменов, и в лабораторию заходит М-21. Стоит за хакером закрыться двери, вместо приветствия звучат слова, полные шуточной ревности, и учёный, как всегда, развеивает её, привлекая оборотня к себе и сладко целуя. Затем шли обычные двадцать тарелок рамена. Франкенштейн отошёл лишь на минуту. Вернулся вскоре, – оборотень и трети не попробовал, – и, не обратив внимания на настороженный взгляд, протянул руку убрать волосы с его лица. А М-21 отстранился.
И холодный голос:
– Кто вы такой?

Конечно, все домочадцы были в шоке. Такео почти серьёзно предлагал стукнуть М-21 по голове в надежде, что память вернётся. Тао всё допытывался, что конкретно съел оборотень. Сейра грустно глядела на него, но молчала. Регис, осенённый внезапной идеей, перезнакомил М-21 со всеми окружающими. А Рей… пил чай.

Франкенштейн принёс свежее постельное бельё и положил на угол кровати. М-21 глядел в окно, приложив ладонь к стеклу.
"Жирные отпечатки", – вздохнул по привычке Франкенштейн.
Оборотень обернулся, услышав шаги, и Франкенштейна накрыло ощущение дежа-вю.
Вечер, все только с работы, Франкенштейн едва успевает вымыть руки и тут же идёт в комнату М-21. Тот так же стоит лицом к окну и словно бы не замечает чужого присутствия, хоть Франкенштейн и видит его улыбку в отражении стекла.
М-21, не спеша, раздевается. Снимает белую повязку с плеча, чёрный пиджак, с особым шармом тянет ремень из чёрных брюк, развязывает чёрный галстук и пуговица за пуговицей расстёгивает белую рубашку. А потом так же поворачивается к Франкенштейну. И тот уже раздевает его до конца.
Учёный моргнул, прогоняя наваждение и с неудовольствием признавая, что в глазах М-21 светится вовсе не радость от визита.
– Чистое бельё, – указал учёный на аккуратную стопочку. И спросил: – Что будешь делать дальше?
– Постелю, – пожал плечами М-21.
– Нет, я не про это. Ты работаешь… работал в школе охранником, пока не потерял память. Жил здесь. Что планируешь делать дальше? Останешься здесь или решишь уйти? Мы для тебя теперь всё равно, что чужие люди. Не хочу, чтобы ты думал, что мы привязываем тебя к себе.
– Если ты не против, я поживу у тебя некоторое время. Хочу накопить на билет. А потом уеду и больше не буду вас беспокоить.
– Уедешь? Куда?
– Туда, где мой дом, – быстро улыбнувшись, ответил М-21. – Туда, где, я надеюсь, ещё живёт моя семья.
Франкенштейна поразило понимание того, что произошло. Осторожно, на пробу, он произнёс:
– Только будь аккуратен со своим сердцем.
– С сердцем? – удивился М-21.
– Тебе сделали пересадку сердца…

Франкенштейн порадовался, что ни один из его постояльцев не додумался завести разговор о модифицированных, оборотнях и тем паче ноблесс. Он ещё раз протёр глаза. Тело было измотано и просто молило об отдыхе, но разум был ясен, как никогда, и услужливо подкидывал воспоминание за воспоминанием.
Например, про ту ночь, когда они целовались на балконе при свете звёзд. Он стискивал оборотня в объятьях, а тот дышал часто-часто и всё перебирал его длинные волосы, то сжимая их в горсть на затылке, то пропуская пряди между пальцев.
Оборотень отстранился, чтобы отдышаться, облизнул припухшие губы и положил голову ему на плечо. Тогда Франкенштейн увидел Мастера, замершего в дверях. Ему показалось, что его сердце остановилось. Подчиняясь душевному порыву, он крепче обнял М-21, прижимая к себе. И тогда Рейзел прикрыл глаза, мягко улыбнулся и ушёл в дом.
"Благословил", – со смехом подумалось Франкенштейну. Он поцеловал оборотня в висок и ощутил ответное прикосновение губ к своей шее.

… или про тот день, когда в очередной раз нагрянули Шинву с компанией и принесли с собой какую-то совершенно невероятную настольную игру. Франкенштейну по праву хозяина дома (и по максимальному количеству игроков) позволили не играть.
Он стоял на кухне и сыпал в чайник заварку, когда ощутил знакомые руки, лёгшие ему на талию.
– Ты разве не должен сейчас играть за столом с детьми?
Короткий поцелуй в затылок.
– У них закончился сок, я сказал, что заварю чаю. – От тихого шёпота, опаляющего шею горячим дыханием, кожа покрывается мурашками.
– Зайдёт… – Франкенштейн закусывает язык, чтобы позорно не застонать, когда руки М-21, собирая складками ткань рубашки, перебираются с талии на грудь.
Оборотень прижимается крепче всем телом, носом проводит за ухом учёного, вдыхая любимый запах:
– Не зайдёт. Думаешь, Шинву кого-то ещё выпустит?
Франкенштейну хочется, до невозможности хочется плюнуть на всё и поддаться, но, собрав волю в кулак, он всё же сбрасывает с себя чужие руки.
– Нет. – Именно так, холодно и решительно. Чтобы осадить, и чтобы самому прийти в себя.
Руки тут же исчезают, и на их место приходит холод. М-21 обходит учёного и втискивается между ним и столом. Франкенштейн чувствует тепло его тела, но холод в теле почему-то не исчезает.
Выражение глаз оборотня – учёный никак не может понять его. Мольба, обида, преданность – взгляд побитой собаки. М-21 становится на колени и расстёгивает ширинку Франкенштейна. Тот хочет отстраниться – не успевает, М-21 притягивает его к себе за бёдра. Проглотив собственный стон, успевает ещё дотянуться и включить электрический чайник, как на кухню заходит Такео.
– М-21, там твой ход, и Шинву… ой, проси Франкенштейн. М-21 не видел?
– М-м-м… нет. – Франкенштейн готов благословить рабочий стол, который так удачно скрыл того, кого он "не видел". А оборотень даже не сбился с ритма, только чуть сильнее сжал пальцы на бёдрах.
– Странно, он вроде сюда заходил. А ты что?..
– Завариваю чай для Мастера. – Франкенштейн потянулся к коробке чая на полке, получив возможность без подозрений опереться другой рукой о столешницу.
– М-21 тоже пошёл на кухню, чтобы заварить всем чаю, а то Ик-Хан последний сок выпил.
– Ладно, – вздох, замаскированный под усталый и смиренный. – Я заварю чаю на всех. – "Только уйди уже!"
– Хорошо. Только где же М-21? – Такео, наконец, выходит.
Франкенштейну удаётся не застонать. М-21 поправляет ему одежду, поднимается с колен, пряча глаза, утирает рукой губы и покидает кухню. Телу хорошо. Почти блаженно. И до сих пор холодно.

… или про тот вечер, когда оборотень впервые остался ночевать в комнате Франкенштейна. Он, раскинувшись, лежал на кровати поверх одеяла и, не отрываясь, наблюдал за чем-то в окне. Франкенштейн знал, что, если сейчас погладить М-21 по волосам, тот дёрнется и, отводя глаза, раздражённо зашипит что-то про телячьи нежности, совсем как дикий волчонок. Франкенштейн знал, и всё же протянул руку и мягким движением убрал волосы со лба М-21. Тот предсказуемо отстранился.
– Почему ты такой дикий? – со смешком спросил Франкенштейн. Он залез на кровать и навис над оборотнем. Улыбаясь, наклонился к лицу М-21, когда тот вдруг зажмурился и отвернул голову. – Боишься, что ли? – догадался Франкенштейн. Он тут же отстранился от М-21 и сел рядом, облокотившись на спинку кровати. М-21 подумал и кивнул. – Меня? – голос дрогнул. М-21 вскочил на четвереньки и замотал головой. Франкенштейн улыбнулся и жестом предложил оборотню сесть рядом с собой. М-21 с готовностью устроился под боком учёного. – Тогда чего?
М-21 хмыкнул:
– Знаешь, когда над тобой пару лет подряд каждый день склоняются с такой вот плотоядной улыбкой, прежде чем… – он осёкся, не договорил.
Франкенштейн осторожно обнял Двадцать первого, провёл пальцем по шее и расстегнул верхнюю пуговицу его рубашки. Почувствовав на груди тёплую ладонь, М-21 слегка расслабился.
– Прежде чем что? – тихо спросил Франкенштейн.
М-21 накрыл ладонью руку учёного и быстро заговорил:
– Я ведь не заслужил это. Каждый день, каждый час я думаю о том, что не заслужил права на такую беззаботную жизнь. Постоянно думаю, что лучше бы выжил Двадцать четвёртый, он заслужил тепло и счастье. Он ведь пожертвовал собой ради детей, а я… я бы не смог. Я бы не стал. Даже в лабораториях Организации он… Мы с Двадцать четвёртым там вообще редко разговаривали. Он чаще общался с Седьмым – им давали одинаковые таблетки. Седьмой – он… ему нужно-то было всего пару таблеток в сутки, а Двадцать четвёртому словно назло недодавали. Его однажды заперли в отдельный бокс на сутки и наблюдали, как он корчится. Тринадцатый над ним потом дня три колдовал. Тринадцатый, он… знаешь, он мог избавить от боли одним прикосновением, – М-21, словно желая показать, как это, закрыл глаза и приподнял руки над одеялом. – Он был самым мелким из нас, кожа да кости, да к тому же не мог есть обычную еду, его тут же выворачивало. Мы по очереди поили его своей кровью, пока не взбесился Восьмидесятый. Знаешь, он просто стал резать всех подряд, направо и налево. Он убил Шестьдесят восьмого, и Тринадцатого, и Седьмого. Он почти всех порезал, пока его не скрутили Двадцать четвёртый и Тридцать первый. А Пятьдесят второй наступил ему на голову. Знаешь, они все что-то сделали, а я – нет. Я меньше всего имел право выжить.
М-21 замолк. Неуверенно он поднял глаза на Франкенштейна. Тот улыбнулся и, наклонив голову, коснулся лбом лба оборотня.
– Я просыпаюсь с этой же мыслью и с ней же засыпаю. – Он провёл рукой по плечу М-21. – Знаешь, скольких людей я убил за свою жизнь? А скольких оборотней? – пока он говорил, он скользил рукой по телу Двадцать первого, чувствуя, как тот с каждым словом сильнее напрягается в его руках. – Я был едва ли менее жесток, чем Кромбел, и не ограничивался только пересадкой сердца. И, знаешь, мои подопытные… тогда не было никаких болеутоляющих, никакой анестезии, я резал на живую, просто достаточно крепко привязывал. – Франкенштейн опустил ладонь на сжатую в кулак руку Двадцать первого. – А потом именно я стал Слугой Мастера. Гораздо позже я задумался над этим, и мысль, заслужил ли я такую судьбу…
– Я понял. – М-21 раскрыл ладонь и переплёл пальцы с рукой Франкенштейна.
– Мы живём, чтобы исправить собственные ошибки, – всё же проговорил учёный.
М-21 кивнул, отвернувшись к окну, и сильнее сжал пальцы.

… а порой воспоминания сменяются видениями. М-21 с другим именем, в другом городе, с другими людьми. Волосы ещё не седые, улыбку ещё не ломает шрам, и в глазах ещё нет понимания, что жизнь вмиг может стать много, много хуже.
Счастливая, непременно счастливая женщина смеётся, глядя, как он, подняв на руки, кружит радостного маленького мальчика. Возможно, вокруг с весёлым лаем прыгает большая собака, и девочка, так похожая на отца, со смехом пытается её догнать.
Не успев узнать их, не успев узнать, существуют ли они, Франкенштейн уже завидует им.
– Шеф! Не спите?
Франкенштейн поднял голову от сложенных на столе рук и обернулся к двери. Тао. С ноутбуком. Смущённо переступил с ноги на ногу и рукой поправил пояс халата, прежде чем начать:
– Вы один раз… а я забыл камеру выключить. В общем, вот. – Он поставил перед Франкенштейном ноутбук и включил какой-то видеофайл. – И, прежде чем меня убивать, досмотрите до конца. Кстати, – оборачивается он уже у двери с привычной ехидной улыбкой, – спасибо. Это было познавательно.

Франкенштейн разрывался в своих ощущениях.
"Я убью этого хакера, точно убью", – краснея, думал он, но мысль эта мелькала в его голове и тут же исчезала, настолько увлекло его происходящее на экране. Качество было невероятным, Франкенштейн видел каждую капельку пота, каждую тонкую прядку, прилипшую к влажному лбу. Учёный одновременно и желал оказаться по ту сторону экрана, и до боли в груди сожалел, что это уже не повторится, и не мог избавиться от навязчивых мыслей вроде: "Это, что, моя задница так выглядит?"

М-21 на экране перебирал пальцами рассыпавшиеся по подушке локоны спящего учёного и не переставал говорить такое, от чего у Франкенштейна за столом в неверии открывался рот:
– Что я для тебя? Ты ласков со мной, секс с тобой невероятный, я просыпаюсь до будильника от того, что ты обнимаешь меня. Но я скоро умру, Франкенштейн. Модифицированные живут недолго, даже по меркам людей я долго не проживу, а уж для такого, как ты… Хотя, нет, я понимаю. Забота о Мастере, Организация, Лукидония с её Лордом… Некогда искать кого-то, чтобы спустить пар, а я, как удачно, первым полез к тебе. Лет через десять меня не станет, и тогда ты найдёшь себе какую-нибудь красивую девушку. Чёрт побери, Франкенштейн, я уже ревную тебя к ней! И завидую, ведь её-то ты будешь добиваться цветами и конфетами. А я этого недостоин, я вообще не заслужил этого. Я так… так хочу быть любимым! Так хочу вспомнить, кем я был! Так хочу вспомнить, где и с кем я жил… – М-21 прикрыл лицо рукой. Слова, и так тихие и искажённые записью, зазвучали вовсе неразборчиво. Франкенштейн поднял руку и закрыл ноутбук.

– Проходи, М-21. – Франкенштейн нажал Alt+F4 на компьютере и повернулся к пришельцу.
Модифицированный дёрнул плечом, переступая порог.
– Что-то не так?
– Нет, просто это прозвище… "М-21" – такое странное.
– Ты не говорил нам своего имени, – осторожно забросил удочку Франкенштейн. – И сам сказал называть тебя этим прозвищем.
– Понятно. Наверное, у меня были на то причины. – Губы растягиваются в улыбке. Клёва не будет.
– Садись, – указывает Франкенштейн на кушетку и вставляет в уши стетоскоп.
М-21 послушно снимает рубашку, садится. Словно на самом деле пациент, словно не он ещё пару дней назад делал всё для того, чтобы вывести из себя учёного, чтобы под конец "осмотра" остаться одетым в одну улыбку, довольную, как у сытого кота.
"Хоть один осмотр нормально проведу. Везде есть плюсы".
Движения отточены до автоматизма. Треск липучки ручного тонометра, свет фонарика для проверки реакции зрачков, зажатая на запястье вена для подсчёта пульса, – мелкие и бессвязные исследования убеждают двадцать первого, что так и должно быть, что каждый раз осмотр так и проходил, его бдительность засыпает. Невозмутимо Франкенштейн берёт со столика подготовленный шприц, другой рукой держит М-21 за плечо…
– Подожди, – пробует возразить тот, что-то всё же заподозрив.
В ответ Франкенштейн только крепче стискивает его руку, чтобы не дрогнула в нужный момент, и всаживает под кожу иглу. Больше восьмидесяти часов без сна, несколько гигабайтов просмотренных данных, десятки более-менее удачных опытов… Он всё же нашёл причину, и нашёл способ её устранить.
– Прости, М-21, – говорит он в помутневшие глаза. – Прости, ты снова забудешь своё прошлое. – Он ловит безвольное тело и аккуратно устраивает на кушетке. – Но я – слышишь? – не желаю тебя терять. Мне нужен мой М-21, а не чей-то Джон, или Хан, или Жан, или Иван. – Он убрал волосы со лба отключившегося М-21 и вышел из лаборатории. За время, пока тот придёт в себя, Франкенштейн как раз успеет переговорить с остальными своими постояльцами.